IV
По малому времени старший из братьев князь Павел отошел в мир иной, и князь Петр остался единовластным самодержцем в своем городе.
Не имела Феврония той власти над князем-мужем, как жены боярские над своими мужьями. Не могли они смириться с княгиней-простолюдинкой, по своему положению призванной править ими. Вот и стали они досаждать своим мужьям, пока те не решились выразить свое неудовольствие князю. А вот Бог, в отличие от завистливых людей, стал прославлять Февронию за ее доброе и благочестивое житье.
Лучший способ настроить против жены – посеять сомнение у самого князя относительно Февронии, мол, не может “по чину”, т.е. по этикету, себя вести: после обеда, подымаясь из-за стола, собирала она в ладошки хлебные крошки, будто простолюдинка голодная! Князь решил проверить, стало быть, усомнился в жене своей, соблазнился по боярскому наговору. После совместной трапезы, когда, по обычаю своему, Феврония собрала в горсть крошки, разогнул он ее пальцы, а там – ладан и фимиам благоухающие! И с того дня, замечает автор, князь оставил свою жену “искушати”, т.е. испытывать.
Однако не успокоились бояре. Не удалось опорочить Февронию и разлучить ее с князем Петром, тогда силой решили бояре заставить князя отказаться от своей жены (и тем самым ввести самодержца во грех!). В гневе (“с яростию” – замечает автор) пришли к князю. Гнев же – плохой советчик. Высказали претензии, поставили условие: если хочет князь быть у них самодержцем, пусть выберет себе другую жену, а Февронье даст, сколько нужно, богатства. Третий раз уже предлагают Февронье богатство: прежде дважды – князь, а вот теперь – бояре. И невдомек им, что этим богатством нельзя прельстить Февронью. И во второй раз, уже на пиру, посулят они Февронье богатство мнимое – деньги, отрицая имеющееся у нее истинное богатство – дар чудотворений.
Хитростью выпросят они у Февронии князя, поймав на обещании отдать им то, что они попросят: «Госпоже княгини Феврония! Весь град и боляре глаголют тебе: дай же нам, его же мы у тебе просим!» Феврония согласилась. И в ответ, игрой слов, задала им ответную загадку: «Обещахся вам, яко елика аще просите – приимете. Аз же вам глаголю: дадите мне его же, аще аз воспрошу у ваю».
В первой части феврониной фразы можно уловить двоякий смысл: «Дайте мне тоже, что я попрошу у вас». То есть, поступите так же со мной, как я с вами. Именно так фразу поняли подвыпившие “злии” бояре. Но во фразе очевиден и другой смысл: «Дайте мне того же человека, если попрошу его у вас». Этого смысла, “не ведуще будущаго” бояре не уловили, а потому охотно (с клятвою!) пообещали выполнить ее просьбу: «Аще рчеши, единою без прекословия возмеши». Она же рече: «Ничто же ино прошу, токмо супруга моего, князя Петра!»
Примечательно, что бояре у Февронии просили себе князя (если бы он согласился с их желанием, то опять бы поддался соблазну, нарушил бы заповедь), а Феврония просит себе супруга, т.е. поступает как раз по заповедям Божиим, ибо не отступается от мужа.
А у бояр тут же ум за разум заходит: «Враг бо наполни их мыслей, яко аще не будет князь Петр, да поставят себе инаго самодержцем: кииждо бо от боляр во уме своем держаше, яко сам хощет самодержец быти» (с.640).
Петр не уступает в этом испытании Февронье в благочестии и мудрости и, по сути дела, именно сейчас выполняет последнее ее условие перед окончательным своим исцелением – остается верным супругом. Блаженный князь «не возлюби временнаго самодержавьства, кроме божиих заповедей, но по заповедем его шествуя, держашеся сих, яко же богогласный (т.е. евангелист) Матфей в своем благовестии вещает. Рече бо, яко иже (если кто) пустит жену свою, развие словеси прелюбодейнаго, и оженится иною, прелюбы творит. Сей же блаженный князь по Еуангеллию сотвори: одержание (княжение) свое, яко уметы вмени (ни во что поставил), да (чтобы) заповеди божия не разрушит».
Интересно отметить, что в предыдущих двух частях благоверным князь Петр называется всего лишь трижды, только тогда, когда следует Божественному Промыслу: обретает меч для борьбы со змеем, побеждает его, едет к Февронии, приуготовленной ему в супруги. Когда же задумывает обман в сердце или гордится, то называется князем и по имени.
В третьей части, когда князь Петр становится самодержавным правителем, венчанным супругом и живет по евангельским заповедям, то автор постоянно называет его благоверным князем.
Как противопоставление благочестивому поступку мужа-князя Ермолаем-Еразмом приводится поведение “некоего человека”, плывшего в одной ладье с блаженной княгиней Февронией, и, что существенно, своей женой. «Той же человекъ, приим помыслъ от лукаваго беса, возрев на святую с помыслом. Она же, разумев злый помыслъ его вскоре (именно распознав его разумом тотчас), обличи и (его)». Для этого заставила “испити” водицы с одной стороны лодки, и с другой, а потом спросила: «Равна ли убо си вода есть, или едина слажеши (или одна слаще)?» Получив утвердительный ответ: «Едина есть госпоже, вода», – с мудростью наставила его на путь истинный: «И едино естество женско есть. Почто убо свою жену оставя, чюжиа мыслиши?» И хотя тот человек был прост разумом, но не в обиду князю будь сказано, сразу же «уведе (т.е. увидел, осознал, понял – уведал), яко в ней есть прозрения дар» и впредь «бояся к тому таковая помышляти» (с.642).
И тут автор снова проводит логическую связку между этим человеком и князем, и связующим выступает употребленный в обоих случаях глагол “помышляти”. Помыслил – и соблазнился некий человек, помыслил – и соблазнился князь.
Вечером, когда пристали к берегу, ощутил Петр тоску по оставленной княжеской жизни и подумал: «Како будетъ, понеже волею самодержьства гонзнув (по собственной воле самодержавства лишился)?»
Вопрос не праздный, если вспомнить, что княжеская власть дается Богом, и княжеское служение – это мирское служение Богу. Получается, что он сам, добровольно, отказался от своего княжеского служения Богу? Князь Петр “помышляет”, т.е. размышляет, думает по этому поводу, не ведая Промысла Господня о них. “Предивная же Феврония” умом ощущает Божий Промысл: «Не скорби, княже (не к супругу обращается, а к князю!), милостивый Богъ, Творец и Промысленик всему, не оставит нас в низшете».
Феврония, имея дар от Бога прозревать будущее и творить чудо, пытается укрепить дух своего супруга.
Для приготовления ужина князю повар срубил “древца малы”, чтобы котлы повесить. После ужина святая (автор уже открыто ее так называет, ибо она стала творить чудеса) княгиня Феврония увидела эти срубленные деревца и благословила их со словами: «Да будут сия на утрии древие велико, имущи ветви и листвие». Когда утром проснулись, то вместо обрубков увидели большие деревья с ветвями и листьями. А когда собрались отплывать, то прибыли вельможи из Мурома с раскаянием и смирением, прося их обоих вернуться: «Господи княже! От всех велмож и ото всего града приидохом к тебе, да не оставиши нас сирых, но возвратишися на свое отечествие. Мнози бо велможа во граде погибоша от меча. Кииждо их хотя державствовати, сами ся изгубиша (вот результаты гордыни! – А.У.). А оставшии вси со всем народом молят тя, глаголюще: господи княже, аще и прогневахом тя и раздражихом тя, не хотяще, да княгини Феврония господьствует женами нашими, ныне же, со всеми домы своими, раби ваю (ваши) есмы, и хощем, и любим, и молим, да не оставита нас, раб своих!» (с.642).
Вот так, замечает автор, блаженный князь Петр и блаженная княгиня Феврония возвратились в град свой. И стали они править в городе том, как и положено самодержцам, «ходяще во всех заповедех и оправданиих Господних бес порока, в молбах (молитвах) непрестанных и милостынях и ко всем людем, под ихъ властию сущим, аки чадолибивии отецъ и мати. Беста бо ко всем любовь равну имуще, не любяще гордости, ни грабления, ни богатства тленнаго щадяще, но в Богъ богатеюще. Беста бо своему граду истинна пастыря, а не яко наимника».
Блаженные супруги и управляют народом, и живут по заповедям Божиим, в Боге богатея.
